М. Горький. О познании мира

(1)Я давно уж почувствовал необходимость понять, как возник мир, в котором живу, и каким образом постигаю его. (2)Это естественное и очень скромное желание незаметно выросло у меня в неодолимую потребность и со всей энергией юности я стал настойчиво обременять знакомых «детскими» вопросами. (3)Одни искренно не понимали меня, другие, тяжело высмеивая, находили, что я занимаюсь «ерундой».
(4)Среди знакомых моих появился странного вида студент в изношенной шинели, в короткой синей рубахе, которую ему приходилось часто одергивать сзади, дабы скрыть некоторый пробел в нижней части костюма. (5)Близорукий, в очках, с маленькой, раздвоенной бородкой, он носил длинные волосы «нигилиста»; удивительно густые, рыжеватого цвета, они опускались до плеч его прямыми, жёсткими прядями. (6)В лице этого человека было что-то общее с иконой «Нерукотворенного Спаса». (7)Двигался он медленно, неохотно, как бы против воли; на вопросы, обращенные к нему, отвечал кратко и не то угрюмо, не то насмешливо. (8)Я заметил, что он, как Сократ, говорит вопросами. (9)К нему относились неприязненно.
(10)Я познакомился с ним, и, хотя он был старше меня года на четыре, мы быстро, дружески сошлись. (11)Звали его Николай Захарович Васильев, по специальности он был химик.
— (12)Ты человек, каким я желаю тебе остаться до конца твоих дней. (13)Помни то, что уж чувствуешь: свобода мысли — единственная и самая ценная свобода, доступная человеку. (14)Ею обладает только тот, кто, ничего не принимая на веру, всё исследует, кто хорошо понял непрерывность развития жизни, её неустанное движение, бесконечную смену явлений действительности.
(15)Он встал, обошел вокруг стола и сел рядом со мною.
— (16)Всё, что я сказал тебе, вполне умещается в трех словах: живи своим умом! (17)Я не хочу вбивать мои мнения в твой мозг; я вообще никого и ничему не могу учить, кроме математики. (18)Я рассказываю. (19)Особенно не хочу, чтобы ты думал похоже на меня: это совершенно не годится тебе, потому что, брат, я думаю плохо.
(20)Он бросил папиросу на землю, растоптав её двумя слишком сильными ударами ноги. (21)Но тотчас закурил другую папиросу и, нагревая на огне спички ноготь большого пальца, продолжал, усмехаясь невесело:
— (22)Вот, например, я думаю, что человечество до конца дней своих будет описывать факты и создавать из этих описаний более или менее неудачные догадки о существе истины или же, не считаясь с фактами, творить фантазии. (23)Над этим — Бог. (24)Но Бог — это для меня неприемлемо. (25)Может быть, он и существует, но я его не хочу. (26)Видишь, как нехорошо я думаю. (27)Да, брат... (28)Есть люди, которые считают идеализм и материализм совершенно равноценными заблуждениями разума. (29)Они в положении чертей, которым надоел грязный ад, но не хочется и скучной гармонии рая.
(30)Он вздохнул, прислушался к пению виолончели.
— (31)Умные люди говорят, что мы знаем только то, что думаем по поводу видимого нами. (32)А ты и в это не верь! (33)Ищи сам...
(34)Я был глубоко взволнован его речью. (35)Я понял в ней столько, сколько надо было понять для того, чтоб почувствовать боль души Николая. (36)Взяв друг друга за руки, мы с минуту стояли молча. (37)Хорошая минута! (38)Вероятно, одна из лучших минут счастья, испытанного мною в жизни.
(По М. Горькому*)
* Алексей Максимович Горький (1868–1936) — русский советский писатель, поэт, прозаик, драматург.

Tweet